В огромном липовом саду,

— Невинном и старинном —

Я с мандолиною иду,

В наряде очень длинном,



Вдыхая теплый запах нив

И зреющей малины,

Едва придерживая гриф

Старинной мандолины,



Пробором кудри разделив...

— Тугого шелка шорох,

Глубоко-вырезанный лиф

И юбка в пышных сборах. —



Мой шаг изнежен и устал,

И стан, как гибкий стержень,

Склоняется на пьедестал,

Где кто-то ниц повержен.



Упавшие колчан и лук

На зелени—так белы!

И топчет узкий мой каблук

Невидимые стрелы.



А там, на маленьком холме,

За каменной оградой,

Навеки отданный зиме

И веющий Элладой,



Покрытый временем, как льдом,

Живой каким-то чудом—

Двенадцатиколонный дом

С террасами, над прудом.



Над каждою колонной в ряд

Двойной взметнулся локон,

И бриллиантами горят

Его двенадцать окон.



Стучаться в них — напрасный труд:

Ни тени в галерее,

Ни тени в залах. — Сонный пруд

Откликнется скорее

ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

День августовский тихо таял

В вечерней золотой пыли.

Неслись звенящие трамваи,

И люди шли.



Рассеянно, как бы без цели,

Я тихим переулком шла.

И — помнится — тихонько пели

Колокола.



Воображая Вашу позу,

Я все решала по пути:

Не надо — или надо — розу

Вам принести.



И все приготовляла фразу,

Увы, забытую потом. —

И вдруг — совсем нежданно - сразу!

Тот самый дом.



Многоэтажный, с видом скуки...

Считаю окна, вот подъезд.

Невольным жестом ищут руки

На шее — крест.



Считаю серые ступени,

Меня ведущие к огню.

Нет времени для размышлений.

Уже звоню.



Я помню точно рокот грома

И две руки свои, как лед.

Я называю Вас. — Он дома,

Сейчас придет.

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Есть имена, как душные цветы,

И взгляды есть, как пляшущее пламя...

Есть темные извилистые рты

С глубокими и влажными углами.



Есть женщины. — Их волосы, как шлем,

Их веер пахнет гибельно и тонко.

Им тридцать лет. — Зачем тебе, зачем

Моя душа спартанского ребенка?


Рот как кровь, а глаза зелены,

И улыбка измученно-злая...

О, не скроешь, теперь поняла я:

Ты возлюбленный бледной Луны.



Над тобою и днем не слабели

В дальнем детстве сказанья ночей,

Оттого ты с рожденья — ничей,

Оттого ты любил — с колыбели.



О, как многих любил ты, поэт:

Темнооких, светло-белокурых,

И надменных, и нежных, и хмурых,

В них вселяя свой собственный бред.



Но забвение, ах, на груди ли?

Есть ли чары в земных голосах?

Исчезая, как дым в небесах,

Уходили они, уходили.



Вечный гость на чужом берегу,

Ты замучен серебряным рогом...

О, я знаю о многом, о многом,

Но откуда-сказать не могу.



Оттого тебе искры бокала

И дурман наслаждений бледны:

Ты возлюбленный Девы-Луны,

Ты из тех, что Луна приласкала.


Мой сон. Мой сон.